Механист - Страница 60

— Ты что там копошишься?

Вик посмотрел снизу вверх:

— Снасти для рыбалки готовлю.

Лицо девушки побледнело.

— Ты… ты можешь делать хоть что-нибудь по-человечески? — Она глубоко вздохнула. — Погоди.

Видоки бывают охочи до пространных лекций, но на этот раз нравоучений не последовало. Девушка прошла вдоль берега, разгребая снег над травой, поднялась вверх по пойме. Наклонилась в одном месте, в другом, сорвала листок, травинку, веточку, вернулась с букетом жухлой и еще зеленой растительности, села у костра, принялась сортировать собранное. Из трех на вид совершенно одинаковых стеблей она по лишь ей известным приметам выбрала один, остальные, шепча под нос что-то неразборчивое, бросила в огонь. Вик затаил дыхание — магия веществ, перемешанная с силами, таящимися в любом живом организме. Часть из оставшегося гербария Венедис положила в пустую кружку, подержала над костром и прокалила до золы. Остальное бросила себе в рот и разжевала до однородной зеленоватой кашицы, которую выплюнула в ладонь и перемешала с золой из кружки. Предупредила:

— Хочешь смотреть — молчи.

Оградив себя от комментариев, расположилась на том же плоском валуне, на котором двумя днями ранее ею, умывающейся, любовался Старьевщик. Разделила получившуюся смесь на несколько крошечных комков и на первый взгляд бессистемно, но при этом тщательно прицеливаясь, побросала их в реку. Потом распростерла левую ладонь над самой водой и нудно, монотонно загудела в нос. Безымянный палец при этом медленно, в такт издаваемым звукам, прикасался к водной глади.

Умммм… ноготок окунается в воду, волны кругами разбегаются в стороны… умммм… волны разбегаются в стороны… умммм… волны разбегаются… разбегаются… в стороны…

Касания воды не слышны, но, кажется, вся река вибрирует в тон движениям безымянного пальца.

Умммм… Небольшое веретенообразное тело — темные точки на серой спине и черно-оранжевый плавник-парус.

Умммм… Тычется в место касания воды. Палец бьет по рыбьему носу. Обиженный взмах плавником.

Умммм… Следующая рыба — раза в два больше. Девушка аккуратно подхватывает хариуса и выбрасывает на берег — под ноги Вику.

Умммм… Еще три рыбы подплывают и получают щелчок по носу. Мелкие, хотя Старьевщику бы сгодились.

Умммм… И второй крупный хариус, блестя чешуей, отправляется на берег.

Звуки стихают, но скалы еще некоторое время вторят этому едва слышному «Умммм…».

— А почему мы все время так не рыбачим? — задает Вик глупый вопрос, окончательно разрушая волшебность момента.

— Доверие не могу предавать часто. — Девушка тыльной стороной ладони смахивает со лба бисеринки пота. — Это возвращается. Потом.

Старьевщик вспарывает ножом еще живые, бьющиеся тела, выдергивает скользкие кишки и раздумывает: что хуже — не оправдать доверие двух-трех хариусов или, не напрягаясь рассуждениями, переглушить всю живность под водой в радиусе максимум двух-трех метров? В первом случае содеянное со временем возвращается, а во втором?

Во втором — воздействие удильщика вроде бы не персонифицировано. Вик смахивает внутренности в реку, а также выбрасывает из головы неправильные мысли. Неправильные мысли — источник негативного самовнушения и, как следствие, ослабления тонкой оболочки. Правильные — позитивного.

Живучая все-таки тварь рыба — требуха, удерживаемая на поверхности плавательным пузырем, уже дрейфует по течению, но выпотрошенная плоть все еще норовит извернуться из цепких рук мучителя. Глаза безумно вращаются, рот немо ловит воздух, жабры открываются-закрываются, как детали некоего механизма. Жабры, кстати, надо бы вырезать. Вспоминая параллель с людьми — те тоже, умирая, могут вытворять самые невероятные фокусы. Только не в физическом теле — в астральном.

Вик бросает разделанные туши в котелок: о, времена, о, нравы — женщина добывает пищу, мужчина занимается стряпней. Ну и, впрочем, что с того?

Все-таки горы хороши летом. Зимой они пугают — черно-белым отсутствием красок и нарочитой, внеземной безжизненностью. Внизу, под покровом кедров, спокойнее. Зима еще не вступила в свои права, и снег лежит полосами только в редколесье. Не так холодно. Осталась дичь. Есть чем поддерживать костер. И палатка из одеял ставится не на окоченевший камень, а на мягкий лапник.

Внизу Вик чувствовал себя почти вольготно.

Уже на второй день пути горы по правую руку начали терять в высоте и крутизне, но Старьевщик продолжал двигаться в направлении на Мертвую звезду. Зачем человеку компас, когда есть такие безотказные ориентиры: Полярная на Северном полюсе мира и Мертвая, застывшая неподвижно на юге? Старьевщик вел спутницу вдогонку отступающей осени, зная по опыту: совсем скоро горы сменятся хоть и высокими, до тысячи, но покатыми, простыми для восхождения высотами. Местные на пути не попадались, один раз встретился пустующий одинокий чум на краю леса. Идти еще легко удавалось и без лыж.

Странно или закономерно — несмотря на постоянное движение и совсем некомфортные условия, Вик чувствовал, что набирается сил. Раны все еще болели, и утомлялся он раньше своей спутницы, но с каждым переходом боль в уставших мускулах становилась слабее, а сон — крепче и спокойнее. Перед завтраком Вик начал разминаться гимнастикой со взятым у Моисея палашом. Получалось. Свобода — большое дело.

Вот только мясом костяк Старьевщика обрастать пока не торопился — походные будни совершенно не располагали к ожирению. Хотя с едой, спасибо тайге, наладилось — Вик бил зверя, практически не смещаясь с маршрута, и по вечерам в котелке всегда томилась зайчатина. Со стрельбой в лесу не пропадешь. Венедис морщилась при раскатистых звуках выстрелов, кривилась, когда механист приносил еще трясущуюся в агонии, кропящую алым светлый зимний мех добычу, чертыхалась, когда в приготовленном уже мясе попадались свинцовые дробины. Но терпела — признавала наносимый вред мирозданию допустимым. Однажды развеселила Старьевщика — взялась выковыривать картечь, застрявшую в стволах деревьев после выстрела, но скоро угомонилась, махнула рукой.