Не хватает разве что Менестреля с его гитарой. Стихов о далеких странах и тихих гаванях и музыки, которая сильнее вьюги…
— Ложись, мля!!! — орет Убийца, разливает обжигающий напиток, сгребает всех мордами в землю.
А потом накрывает — неподъемным грузом обрушивается палатка, спутывает, выдавливает воздух из легких. Вик скрипит зубами — щека прижимается к раскаленному боку завалившейся печки, — несколько мгновений он вдыхает запах своей паленой шкуры и вырубается.
Чувства возвращают Старьевщику воспоминания о Хрустальном руднике. Когда это было — совсем недавно, несколько месяцев назад, а кажется, что прошла целая вечность. Так всегда случается, когда жизнь перенасыщена событиями. Все отматывается назад очень быстро. Тяжесть в голове, лицо, пульсирующее болью, обездвиженные, затекшие руки — и ты как будто не выходил из сырых пещер Додо. Сейчас откроется дверь и в камеру снова ввалится уголовник Латын, которого опять придется убивать.
Для начала стоит хотя бы открыть глаза.
Света мало, единственный источник — дыра высоко в потолке. Очередной ангар, может быть, именно тот, на склоне которого ставили палатку.
Спутники — все рядом. Помятые и напряженные Венди с Килимом, Богдан — расслабленный и невозмутимый. У девушки рассечена бровь, засохшая кровь на виске. Килим вроде бы цел, Убийца тоже. Все трое похожи на огородные пугала — через рукава одежды пропущены короткие копья, кисти рук и локти прихвачены к древку грубыми веревками. Что ж, не худший способ фиксации пленного, не лишая его при этом возможности передвигаться самостоятельно.
Когда-то начинающих янычаров обучали технике более эффектной и деморализующей. Полковой анатом, этакий с виду румяный добрячок, показывал, как правильно рассечь мышцы шеи в районе затылка конвоируемого. Так, чтобы у бедолаги не осталось другой заботы, кроме поддержания руками собственной головы — во избежание выворота позвонков. После такого хирургического вмешательства пациент сразу становился робким и исполнительным. Шел куда прикажут, вид из-за постоянно приложенных к черепу ладоней имел задумчивый, но мозг, и без того тяжелый, мыслями о побеге не обременял.
Вообще с пленными рекомендовали не церемониться — вплоть до привязывания лодыжек к яйцам, — так что свое текущее положение механист определил как удовлетворительное. Даже обувь на ногах наличествовала, вопреки святому правилу, предписывающему пленным быть босыми. Ни по камням, ни по лесу, тем более — по снегу на голых пятках не попрыгаешь.
Теперь осталось разобраться, что за непрофессионалы их так лихо захомутали. Вик присмотрелся к теням, снующим возле костра посреди помещения. До них было метров десять. Одеты по-северному, Что, впрочем, ни о чем не говорило.
— Вогулы, — заметила Венедис старания механиста. — Твои знакомцы от Писаного Камня. Как себя чувствуешь?
— Щека. Ожог вроде.
— Нда, тарифы в борделях для тебя теперь повысятся. Если выживешь.
Статутная княгиня шутить изволят, ну-ну.
Далее Венди успела сообщить, что палатку завалило снегом, вроде как сход пласта, а потом их по одному откапывали и пинали ногами — тех, кто рыпался. Рыпались Венедис и Килим. Вик и Богдан не сопротивлялись, первый — оттого, что был в отключке, второй — потому что пидор.
Убийца эпитет проигнорировал, вообще вел себя как ни в чем ни бывало. А потом к ним подошел тот самый вождь, что причаливал к плоту возле Камня, и Венедис замолчала, вызывающе посмотрела снизу вверх.
Вогул ткнул Старьевщика носком унта, словно убеждаясь, жив ли. Вик отзывчиво и достаточно длинно выругался. Вогула, похоже, это удовлетворило, и он повернулся к Богдану:
— Кто ты?
Убийца пожал плечами.
За него попытался ответить Килим. На вогульском — механист различил только имя. Мер-сусне-хума. Вождь высокомерно кивнул — мол, так и думал.
— Тебе плохого не сделаем.
Убийца снова пожал плечами.
— И дальше что? — встряла Венедис.
— Механист нужен Камню, а ты, ведьма, — хэге.
Хэгэ. Уж не чужие ли? Давно не было слышно, расслабились — а они все-таки добрались. Через вогулов. Вот откуда неправильные тучи, пинаемые неправильными ветрами. Ловушка. И еще — жалкий снежный оползень, навалившийся на палатку. Вот у Старьевщика была всем лавинам лавина! Герои, помощники богов, копируют тактику презренного механиста?
Вик презрительно засмеялся в спину отвернувшегося от пленников вогула. И в эту же спину и так же надменно бросила Венедис:
— Трусы.
И потом громко, заставляя слова метаться между гулких стен капонира:
— Сборище трусов, возглавляемых трусом! Двадцать воинов испугались сразиться честно! Двадцать воинов боятся трех мужчин и одну женщину! Связали — ха!
Вождь стремительно — косы закружились — развернулся и приблизил лицо к Венедис. Рожа у него вышла совсем свирепая.
— Баба! Молчи! Твой косяк! Хэге — за тобой пришли, зачем сюда ходила?!
Но было поздно. Остальные вогулы возмущенно расшумелись, перекрикивая друг друга.
— Говорят, у девки слова — дела нет, — перевел Килим.
— Дела нет?! — рассмеялась Венди. — А вы меня развяжите, я голыми руками любому из батыров задницу надеру. Дети леммингов.
Батыров зацепило на всю катушку. Вождь какое-то время пытался приструнить своих, потом снова вперился глазами в Венедис:
— Развяжу. Будешь драться. Сказала, «голыми руками» — хорошо. Один на один. По-честному — без заемных сил. Мой шаман проследит!
Вогул показал на цветасто приодетого мужика, Развалившегося возле костра на носилках, судя по позе — в глубоком трансе. Ну, теперь понятно, на ком Гоньба висит. И видочить девушке можно только из внутреннего резерва и, если удастся, от противника. Это называется один на один. Туго придется — Венди говорила, что в ее мире привыкли пользоваться внешней энергией.