Механист - Страница 46

Скрипят векторами нагрузки осей. Свернутые в спираль пружины упруго кряхтят молекулами. Щекочут импульсы токов, в никуда пропадают инерции, и звонко отражаются от поверхностей пылинки света. Для видока фон работы обычных часов — досадный, отвлекающий от сосредоточения комариный писк.

Впрочем, видок — понятие относительное. Рациональные знания даются по-разному, но доступны могут быть всем. Так и в оккультном знании — ничего не видят лишь мертвецы. И то — никто не возьмется утверждать наверняка. Я тоже чувствую. Слышу — потрескивание, поскрипывание, посвистывание, и для меня это — дедукция магии механизмов.

Кольца неплохо сбалансированы — не составило бы труда заменить втулки подшипниками, а затем установить и настроить гироскопы. Точность градуировки, как и обещал Рокин, обеспечит достоверное исчисление координат. Кстати, компас в приборе имеется — вмонтирован в подставку. Зеркала, светофильтры и трубка-визор качественного стекла — можно дополнить схему оптическим вычислителем, а можно обойтись и так. Тем более что табличка основных угловых расстояний между Полярной и Мертвой звездами позволяет корректно определять проекцию на поверхность, а между Солнцем и Луной — время по компасу. Градуировка шкал — в старинной системе отсчета. Она и механисту была привычнее, чем современная ханская, берущая нулевой меридиан по Мертвой звезде. Одним словом, инструментом Старьевщик остался доволен. Штатив, единственное, совсем короткий — не всегда найдешь стол в походных условиях.

Вик отсоединил визор, сложил армилляры и провел пальцем по внешнему ободу. По устоявшейся традиции опорное кольцо было перенасыщено украшениями — знаками зодиака, еще какими-то изысканными символами. Технической подоплеки в них не было никакой — скорее дань традиции.

Вик глубоко уважал неизвестного изобретателя, который додумался переделать чисто астрологический инструмент в прибор точной навигации. Астролябия, армилляр — самые распространенные примеры повсеместного нетабуированного использования механизмов. Пусть и простейших.

А изыски — гравировка, всякие кованые финтифлюшки — это, наверное, красиво и еще работает против стереотипа. Скупо, рационально выглядящий механизм всегда пугает обывателя. Старьевщик взвесил сложенную сферу на ладони — если дооборудовать прибор по его методике, о компактности придется забыть. Так ведь и нечем дооборудовать — в небольшом гроте на берегу неглубокой полярной речки из необходимого инструментария имелся разве что костер.

Как и просила Венедис, с армиллярной сферой механист разобрался, сама же девушка занималась другим, очевидно, не менее важным делом — раскладывала на своем щитке-зеркале красиво разукрашенные картинки. Назвать их просто гадальными картами не поворачивался язык — тщательная проработка деталей, почти рельефные изображения, сочные краски и позолота узоров делали каждую картинку произведением искусства. Вдобавок карты Венедис были круглыми и очень гармонично располагались на щите. Девушка перекладывала изображения, меняла их местами и что-то бормотала себе под нос. Непосредственно гадание Вик представлял несколько иначе, а потому заподозрил спутницу в убийстве времени.

Пустой желудок располагал Старьевщика к сарказму, поэтому он без обиняков уточнил: а не раскладывает ли спутница пасьянс?

— Можно сказать и так, — не отрываясь, согласилась Венди. — Очень сложный. Пытаюсь, в числе прочего, найти в нем тебя и наш путь.

Старьевщик буркнул — чего его-то искать, вот он, здесь, пожрать бы лучше чего найти, хоть лемминга в котелок бросить. В руднике его желудок приучился переваривать все — от дохлых крыс до экзотически цветущей плесени. За неделю спутники ушли далеко на юго-запад, решив худо-бедно придерживаться изначально предложенного Виком направления. Всех возможных преследователей им вроде удалось обойти, следуя нехожеными маршрутами, но из еды за все время посчастливилось добыть только средних размеров зазевавшуюся рыбину. Вчера. А безвкусные брикеты из походного рациона статутной княгини закончились двумя днями ранее.

И пользоваться стрельбой Венедис пока настоятельно не рекомендовала. Вик имел по этому поводу собственное мнение — в горах определить источник выстрела невероятно сложно — и все порывался идти охотиться. Правда, за время путешествия промысловый зверь на глаза почти не попадался.

— Воздержание очищает организм и разум, способствует самоконтролю и медитации, — вздохнула девушка. — Вот черт! — И нервно смешала карты.

— Не складывается? — участливо поинтересовался механист.

— Не могу понять… Хм… Попробуем мозговой штурм? — Девушка выдернула из карточного веера четыре картинки и подала три из них Старьевщику. — Что ты скажешь об этих арканах?

Четвертую она с сомнением покрутила в руке и вернула в колоду.

С большим удовольствием Вик попробовал бы правильно приготовленные мозги какого-нибудь оленя, о значении же «мозгового штурма» мог только догадываться. Но карты все-таки взял.

На первой нарисован балансирующий на краю пропасти человек в ярком наряде, с посохом и узелком путника на плече. У ног его лает белая собака, а фоном служит солнце, очень натуралистично освещающее горные пики. Человек отрешенно улыбается, не глядя под ноги. Кайма рисунка отделана замысловатой золотой вязью.

Вторая изображает скелет в красных латах, рубящий в пустыне растущие из песка человеческие руки и головы. Причем позади костяного латника людские конечности прорастают вновь. Оружием скелету служит изогнутая полумесяцем коса. По краю карты идет черная полоса с плетением серебряных соцветий.