Механист - Страница 108

108

Потому что Валаам — это остров, и найти его в слепящей заснеженной пустыне не так просто. Но Богдан был другого мнения.

— Вслушайся, — посоветовал он Венедис в перерывах между завываниями ветра, — место очень старое, намоленное, должно чувствоваться издалека.

Девушка услышала — чистоту и свежесть, а когда неожиданно угомонилась вьюга перед группой покрытых лесом островов, чем-то похожим проникся и Старьевщик. Наверное, даже вечный раздражающий фон, выносимый для механиста, тут звучал потише.

Это что — святость?

— Не думаю, — возразила Венди. — Нечто другое. Как будто здесь недавно… проветривали.

Килим подтвердил — слишком ничего не слышно из того, что всегда есть. Однако, странно. Убийца непонимающе согласился — вот он ни грамма не чувствовал ни из того, что есть, ни из того, чего нету.

— Шевелим ногами к этим колокольням, мне ночевать под торосами не улыбается!

Зрению Богдана стоило позавидовать — различить выглядывающие то тут, то там над верхушками сосен полуразрушенные башенки Вик смог, только когда расстояние сократилось вдвое. Еще немного потоптав снег, механист определил, что одна из колоколен выглядит выше и ухоженнее — белый купол недавно подправлен, а рядом, пониже, виднеются еще маковки, отдаленно напоминающие минареты. Несомненно — обжитые, и вьющийся над ними дымок ожидания не обманывал.

Отряд прошел по узкой замерзшей бухте и поднялся по каменистому берегу к выстроенным квадратом древним кирпичным стенам, но ворота оказались заперты. Венедис дипломатично постучала.

Сверху из окон грустно поинтересовались:

— Досужими помыслами стези в обитель сию обрящете?

— Это пароль? — уточнил Старьевщик.

— Нет, — ответили сверху. — Пришли сюда зачем?

— Праведными, отец, помыслами, — уверила Венедис. — Ждать замерзли, когда отверзеся.

— Не юродствуй, — посоветовал голос. — Дерзкое в тебе помыслие. Но в попутниках и того хуже — в одном пустота исконная, а в другом рукотворная, лишь последний из вас мыслью прям. Разве только ему могут отверзеся врата обители Великомученицы Веры и Андрея Изгнанного.

— А остальных на морозе бросите? Не по-милосердному это.

— Что ж на морозе-то? Тут в околицах полно скитов заброшенных — хочешь, ночуй, а хочешь, насовсем оставайся. Места тут благостные — за год очищение нисходит. К нам через скит многие прижились.

Вымаливать очищение духа в какой-нибудь покосившейся часовне, да еще целый год, Старьевщика не прельщало. Венди и Убийцу, наверное, тоже. Вик оценил стены обители — три этажа кирпичной кладки, окна первых двух заложены камнем — когда-то это были жилые дома, построенные стена к стене, но теперь — неприступная крепость. Особенно — для четверых штурмующих.

— Мало ему года, отец, — возразила девушка и показала на Убийцу. — Он может и без спроса зайти, не вводи во грех.

Наверху вслушались. Прикинули, есть ли чего терять этому существу с исконной пустотой на душе. Помолчали.

— Так зачем, говоришь, заявились?

— Включить Машину!

Последовало молчание раза в два длиннее предыдущего.

— Включить… а совладаете ли?

— Тот, кого вы называете Андреем Изгнанным, — его учитель! — удостоился механист кивка Венедис.

Вик тихо хмыкнул — хоть где-то считается почетным ходить в учениках Дрея. Сверху тоже хмыкнули — был ли так почитаем Андрей, если его изгнали? Впрочем, Палыч рассказывал, что ушел сам. Его попросили, а ему было уже все равно.

— Подумать надо, — честно признались в обители.

И предложили явиться завтра. Мол, по тропке направо есть изба, досмотренная — в ней, бывало, останавливаются. Переночевать вполне сгодится. Троим. А Килима, чистого помыслами, могли бы и сегодня впустить — для расспросов. Если скрывать нечего — чего тогда опасаться?

— Без проблем, — согласилась Венди, а вогулу шепнула ничего не скрывать, особенно — про то, как Убийца со Старьевщиком уделали Сыновей ветра Эола.

Вот только что он мог рассказать, если все время уделывания провалялся в беспамятстве?

— Что думаешь, впустят? — спросил Вик, когда гостевую избу как следует протопили и механисту, разморенному теплом, чаем и окончанием безумной гонки, захотелось душевной беседы.

— Конечно, — не усомнилась девушка, — я же говорила, что Килим — это Голос. Я сначала не понимала его роль — вроде бы случайный проводник и никакими талантами не выделяется…

— А потом?

— Мы трое — инородны. — Венедис коснулась ладонями теплого бока печки. — Ты, механист, паранормален в этом мире, Богдан — часть прошлого, которого уже нет, я — статутная княгиня. В вашем измерении даже не знают такого титула.

Убийца усмехнулся — в том его прошлом гордое «князь» переродилось в пренебрежительное «князек», а про «статутных» действительно слышать не приходилось.

— Статутный титул — присвоенный за заслуги и не передающийся по наследству. Не родовой. Носить его почетно. Но речь о Килиме. Он настоящее вашего мира.

Четвертая карта — «Выбор».

— Мы его слышали почти всегда — голос настоящего. Помнишь: Рокин, Ясавэй, Себеда? Через них Настоящее приноравливалось к нам. Теперь Килим. Созерцательная позиция реальности в отношении к инородному…

Засыпая, Вик любовался склонившейся над картами Венедис.

Богдан, забившись подальше в угол, тренькал своей музыкальной шкатулкой. Иногда механист жалел чуть больше, чем обычно, о том, что починил этот несложный механизм.

А утром Килим постучал в дверь. Вместе с провожатым — бородатым мужчиной в черной шапке-клобуке, длинной, до пят, стеганой рясе и меховой безрукавке. По голосу — вчерашним собеседником.

108